Елизавета Яковлевна Мамаева, 87 лет
Летом 1941 года Елизавете Мамаевой было восемь с половиной лет. После окончания первого класса одной из московских школ родители отправили её на каникулы в деревню Троекурово Липецкой области, к бабушке.
Как-то утром летнего дня двоюродная сестра маленькой Лизы сказала, что началась война и что "танки идут".
“
"Я тогда не восприняла это сообщение серьёзно, — вспоминает Елизавета Яковлевна, — ну война, ну танки… Ну и что? Мы же победим! Наш бронепоезд на запасном пути!".
Летние каникулы затянулись до зимы. Власти объявили Москву закрытым городом, самовольные въезд и выезд гражданского населения из столицы был запрещён, и мама Лизы не могла забрать дочь из Троекурово.
Летом в маленькую деревенскую избу дети заходили только ночевать, их жизнь протекала на улице. Работа в огороде, игры… Дети спали в сенях на топчане. Второклассницу Лизу записали в деревенскую школу. В одном помещении учились все вместе — первый, второй, третий и четвёртый классы. На всех была одна учительница.
"Я приехала в деревню в летнем платье, туфельках и лёгком пальтишке, — рассказывает Елизавета Яковлевна, — а тут холода. В школу мне было ходить просто не в чем. Поэтому практически всю зиму 1941-42 года я просидела на печи с бабушкой и сестрой".
На печке бабушка учила детей молиться и вязать. Кроме них тёплую печку облюбовали тараканы самых разных видов и блохи. "Тараканы нас не трогали, мы их тоже, а вот блохи не давали спать", — смеётся Елизавета Яковлевна.
Гул немецких самолётов вызывали у жителей тоску и страх
В семье было настоящее богатство на четырёх ногах — корова. В холода, когда корова должна была телиться, её тоже забирали в избу. И тогда, сползая с печки, маленькая Лиза старалась не попасть на рога кормилице.
Война шла относительно далеко от деревни Троекурово, но она чувствовалась даже здесь. В деревне закрылся магазин. Мыло, керосин, соль, спички, иголки и многое другое сразу стало дефицитом. Такие товары деревенские выменивали на продукты со своего огорода у приехавших специально за этим городских "менял".
Жизнь во время войны в Троекурово трудно назвать сытой, но и голодной она тоже не была. Хлеб пекли сами, добавляя в него отруби, пшено, тёртую картошку и ещё бог знает что.
А потом пришли советские солдаты. Они квартировали в том числе и в избе родственников Елизаветы Яковлевны. Места не было совсем, солдаты спали на соломе на полу. Одновременно появились и немецкие самолёты. Они спокойно пролетали над деревней, их никто не сбивал — сбивать было нечем. Самолёты не бомбили Троекурово, но вызывали у жителей тоску и страх.
"Я приехала в деревню в летнем платье, туфельках и лёгком пальтишке, — рассказывает Елизавета Яковлевна, — а тут холода. В школу мне было ходить просто не в чем. Поэтому практически всю зиму 1941-42 года я просидела на печи с бабушкой и сестрой".
На печке бабушка учила детей молиться и вязать. Кроме них тёплую печку облюбовали тараканы самых разных видов и блохи. "Тараканы нас не трогали, мы их тоже, а вот блохи не давали спать", — смеётся Елизавета Яковлевна.
Гул немецких самолётов вызывали у жителей тоску и страх
В семье было настоящее богатство на четырёх ногах — корова. В холода, когда корова должна была телиться, её тоже забирали в избу. И тогда, сползая с печки, маленькая Лиза старалась не попасть на рога кормилице.
Война шла относительно далеко от деревни Троекурово, но она чувствовалась даже здесь. В деревне закрылся магазин. Мыло, керосин, соль, спички, иголки и многое другое сразу стало дефицитом. Такие товары деревенские выменивали на продукты со своего огорода у приехавших специально за этим городских "менял".
Жизнь во время войны в Троекурово трудно назвать сытой, но и голодной она тоже не была. Хлеб пекли сами, добавляя в него отруби, пшено, тёртую картошку и ещё бог знает что.
А потом пришли советские солдаты. Они квартировали в том числе и в избе родственников Елизаветы Яковлевны. Места не было совсем, солдаты спали на соломе на полу. Одновременно появились и немецкие самолёты. Они спокойно пролетали над деревней, их никто не сбивал — сбивать было нечем. Самолёты не бомбили Троекурово, но вызывали у жителей тоску и страх.
“
Все знали, если в какую-то избу пришла похоронка. "Это не плач был, — рассказывает Елизавета Яковлевна, — стоял настоящий вой на всю деревню. Было очень жутко".
На печке маленькая Лиза прожила до лета 1942 года. А потом с фронта вернулся дядя Коля, брат отчима. Он получил право выезжать из Москвы и поздней весной 1942 года отправился в Троекурово за Лизой. "Я так обрадовалась, когда его увидела, — вспоминает Елизавета Яковлевна, — наконец-то меня забирают домой!". На фронте дядя Коля получил контузию. "Я на всю жизнь запомнила это ужасное зрелище — как он бился в конвульсиях во время приступа и как трудно выходил из этого состояния".
За этот почти год в деревне Лиза выросла из всей одежды. Единственное приличное по размерам платье в деревне перекрасили, оно стало чёрным, а местами полосатым. Сверху пальтишко, из рукавов которого чуть ли не по локоть торчали длинные руки подросшей за год девочки. Ко всему этому — нитки в ушах вместо серёжек.
За этот почти год в деревне Лиза выросла из всей одежды. Единственное приличное по размерам платье в деревне перекрасили, оно стало чёрным, а местами полосатым. Сверху пальтишко, из рукавов которого чуть ли не по локоть торчали длинные руки подросшей за год девочки. Ко всему этому — нитки в ушах вместо серёжек.
Дети играли в войну
Война войной, а в Троекурово была своя мода. Тётя Нюра, жившая на краю деревни, охотно прокалывала уши всем деревенским девчонкам. Городская Лиза в стороне остаться не могла. Нитки вызвали воспаление. С болячками в обеих ушах и в самодельном берете из кроличьего пуха Лиза поехала домой, в Москву. К маме и младшему братику. И это было настоящее счастье…
Война войной, а в Троекурово была своя мода. Тётя Нюра, жившая на краю деревни, охотно прокалывала уши всем деревенским девчонкам. Городская Лиза в стороне остаться не могла. Нитки вызвали воспаление. С болячками в обеих ушах и в самодельном берете из кроличьего пуха Лиза поехала домой, в Москву. К маме и младшему братику. И это было настоящее счастье…
В Москве ещё соблюдали режим светомаскировки: кто-то вешал шторы, кто-то одеяла, чтобы сбить толку с толку немецких лётчиков, бравших курс на московские окна. Вечером во всём городе не горели фонари. Милиционеры, дружинники, сотрудники домоуправлений и ещё бог знает каких организаций проверяли, чтобы граждане строго соблюдали маскировку.
Город уже не бомбили, но немецкие самолёты всё ещё появлялись в ночном небе. Тогда объявляли воздушную тревогу, и мама с Лизой и младшим братом на руках бежала в ближайшее бомбоубежище. А отец и отчим, железнодорожники, по ночной тревоге спешили на работу. Они были на особом положении и иногда с работы не уходили по несколько дней.
Город уже не бомбили, но немецкие самолёты всё ещё появлялись в ночном небе. Тогда объявляли воздушную тревогу, и мама с Лизой и младшим братом на руках бежала в ближайшее бомбоубежище. А отец и отчим, железнодорожники, по ночной тревоге спешили на работу. Они были на особом положении и иногда с работы не уходили по несколько дней.
“
Одним из любимых занятий жившей недалеко от Сокольников московской детворы была игра в… войну. "Недалеко от нашего дома было кладбище, — рассказывает Елизавета Яковлевна. — Там было очень удобно играть. Были командиры, рядовые, санитарки. Разумеется, были и фашисты, как же без них. Их роль, как правило доставалась тем, кто послабее и кто нам не нравился".
Драгоценный довесок
Каждому жителю выдавали карточки на строго регламентированное количество продуктов и промышленных товаров. В день можно было купить не больше 500 граммов хлеба для работающих и значительно меньше — для иждивенцев и детей. Отоваренные талоны отрезали ножницами только в том магазине, к которому гражданин был официально прикреплён.
Каждому жителю выдавали карточки на строго регламентированное количество продуктов и промышленных товаров. В день можно было купить не больше 500 граммов хлеба для работающих и значительно меньше — для иждивенцев и детей. Отоваренные талоны отрезали ножницами только в том магазине, к которому гражданин был официально прикреплён.
“
"Есть хотелось всегда. Во время войны в магазинах хлеб взвешивали, чтобы не продать больше положенного. Иногда нам давали довесок — маленький кусочек хлеба, иногда его специально отрезали. Мы шли домой, а путь был неблизкий, и сосали этот лакомый кусочек. Для нас это было самое вкусное", — вспоминает свои военные годы Елизавета Яковлевна.
Как-то Лиза пришла в магазин. Карточки — в кармашке пиджачка. В очереди она почувствовала, что стоящий сзади парень залез ей в карман. Елизавета обернулась, закричала "Отдай карточки!", но парень уже успел их бросить на пол: "Да вон они валяются, твои карточки!". Схватив драгоценные бумажки, Лиза убежала из магазина.
Мурцовка и американское платье
Мурцовка и американское платье
“
"Мурцовка" — одно из блюд времён войны и первых послевоенных лет. Елизавета Яковлевна рассказывает запомнившийся ей рецепт: "В миску наливается вода из-под крана, туда кладётся кусочками хлебушек, сколько есть. Потом немного соли, растительное маслице и, если есть, луковица. И мы ели это с большой радостью. Это было очень вкусно".
В деревянном двухэтажном доме, где жила Лиза, в каждом подъезде было четыре квартиры. В каждой квартире — три комнаты, в каждой комнате — отдельная семья. Дрова хранили в сараях. Летом в них часто спали соседские бабушки. 5 августа 1943 года в Москве начала стрелять артиллерия. Грохот страшный. Все заволновались, бабушки заметались по двору. Думали, началась бомбёжка. Но это был салют. Первый салют в Москве в честь взятия Красной армией Белгорода и Орла.
Район, в котором жила Лиза, пользовался репутацией плохого. Он славился своими ворами и хулиганами. Если кто-то из мужчин попадал в тюрьму, то женщины со всей улицы собирали сухари, чтобы послать ему в лагерь.
Район, в котором жила Лиза, пользовался репутацией плохого. Он славился своими ворами и хулиганами. Если кто-то из мужчин попадал в тюрьму, то женщины со всей улицы собирали сухари, чтобы послать ему в лагерь.
“
Елизавета Яковлевна вспоминает, как во время войны умерла мамина двоюродная сестра. Осталось две девочки. Их отец был на фронте. Одну из сирот, Нину, забрали родители Лизы, другую — родственники отца. Семьи трудно было назвать обеспеченными. "В то время у нас самих, — рассказывает Елизавета Яковлевна, — ни поесть, ни попить, ни одеться, ни обуться. Но никому и в голову не пришло сдать их в детский дом".
Как-то на службе у отчима Лизы давали подарки, присланные из Америки. Отчим принёс домой два синих платья — одно прямое, другое с широкой юбкой. В семье было заведено, что первой всегда выбирала приёмная дочь Нина. Конечно же, Нина выбрала то, что нравилось Лизе, но в общем девочки остались очень довольны. Нина прожила в семье до тех пор, пока её отец не вернулся с фронта.
Один раз у отца в поезде украли часы. Он немного выпил, и… Отец очень расстроился и всю дорогу говорил об этом матери. О том, как важны часы ему для работы, что теперь придётся покупать новые. Уже сойдя на перрон отец не прекращал жаловаться. Рядом с ними тёрся какой-то парень. Наконец он не выдержал, полез в карман и со словами "Да возьми ты свои часы" отдал их обескураженному отцу. После чего растворился в толпе…
Победа!
9 мая 1945 года. Елизавета Яковлевна хорошо помнит, как это было:
Один раз у отца в поезде украли часы. Он немного выпил, и… Отец очень расстроился и всю дорогу говорил об этом матери. О том, как важны часы ему для работы, что теперь придётся покупать новые. Уже сойдя на перрон отец не прекращал жаловаться. Рядом с ними тёрся какой-то парень. Наконец он не выдержал, полез в карман и со словами "Да возьми ты свои часы" отдал их обескураженному отцу. После чего растворился в толпе…
Победа!
9 мая 1945 года. Елизавета Яковлевна хорошо помнит, как это было:
“
"Настоящее счастье! Люди выходили из домов, незнакомые обнималась. Кто-то смеялся, кто-то плакал. Я поехала на Красную площадь. Народу! Как меня там не задавили только… Мы были счастливы. Не тому, что освободили какую-то территорию, не тому, что мы кому-то что-то показали. Мы радовались, что убийства больше не будет, что похоронки больше приходить не будут. И что сейчас начнётся мирная жизнь".
|
Первая бомбардировка Москвы немецкой авиацией произошла 24 июля 1941 года. На город было сброшено 10 тысяч зажигательных бомб. Для защиты от налётов германской авиации перекрасили в чёрный цвет купола всех московских соборов, зачехлили звёзды московского кремля, а мавзолей спрятали, надстроив над ним из дерева двухэтажное здание. Тело Ленина отправили в эвакуацию на Урал. Специальный фанерные дома соорудили на Манежной и Красной площадях. Эти и другие мероприятия сделали центр города трудно узнаваемым для пилотов вражеских бомбардировщиков, рассказывает сайт "Москва и москвичи"
|
Несмотря на эти меры и мощную противовоздушную оборону немецкие бомбы всё-таки взрывались в самом центре города. В фойе Большого театра рванула 500-килограмовая бомба, были разрушены кремлёвский Арсенал и комендатура, корпус МГУ на Моховой улице. По счастливой случайности бомба, попавшая в Большой Кремлёвский дворец, не взорвалась. От бомбёжек в Москве погибло 2196 жителей.
В Москве было введено осадное положение, комендантский час, запрещавший находиться на улице с 12 часов ночи до пяти утра.
В Москве было введено осадное положение, комендантский час, запрещавший находиться на улице с 12 часов ночи до пяти утра.
|
В начале октября 1941 года Сталин подписал секретное постановление "Об эвакуации столицы СССР". Несмотря на секретность слухи о постановлении быстро пошли в народ. В головах москвичей массово поселилась мысль о том, что столицу будут сдавать немцам. Началась паника и бегство из Москвы. Посты на выездах из города не могли сдержать потоки людей и машин, 16 октября 1941 года потянувшихся из Москвы (
Военный врач Казаков писал жене : "16-го там была невероятная паника. Распустили слух, что через два дня немец будет в Москве. "Ответственные" захватили своё имущество, казённые деньги и машины и смылись из Москвы. Многие фабрики остались без руководства и без денег. Часть этих сволочей перехватали и расстреляли, но, несомненно, многие улизнут. По дороге мы видели несколько машин. Легковых, до отказа набитых всякими домашними вещами. Мне очень хочется знать, какой вывод из всего этого сделает наше правительство".
А вот что писал об этих событиях советский писатель Ларский: " стоял у шоссе, которое когда-то называлось Владимирским трактом. По знаменитой Владимирке ...теперь революционеры-большевики сами бежали на восток — из Москвы. В потоке машин, несшемся от Заставы Ильича, я видел заграничные лимузины с "кремлёвскими" сигнальными рожками: это удирало Большое Партийное начальство! По машинам я сразу определял, какое начальство драпает: самое высокое — в заграничных, пониже — в наших"эмках", более мелкое — в старых "газиках", самое мелкое — в автобусах, в машинах скорой помощи,"Мясо", "Хлеб", "Московские котлеты", в "чёрных воронках", в грузовиках, в пожарных машинах…
А рядовые партийцы бежали пешком по тротуарам, обочинам и трамвайным путям, таща чемоданы, узлы, авоськи и увлекая личным примером беспартийных… В потоке беженцев уже все смешалось: люди, автомобили, телеги, тракторы, коровы — стада из пригородных колхозов гнали!.. В три часа на мосту произошел затор. Вместо того чтобы спихнуть с моста застрявшие грузовики и ликвидировать пробку, все первым делом бросались захватывать в них места. Форменный бой шел: те, кто сидел на грузовиках, отчаянно отбивались от нападавших, били их чемоданами прямо по головам…
Атакующие лезли друг на друга, врывались в кузова и выбрасывали оттуда оборонявшихся, как мешки с картошкой. Но только захватчики успевали усесться, только машины пытались тронуться, как на них снова бросалась следующая волна… Ей богу, попав впоследствии на фронт, я такого отчаянного массового героизма не наблюдал…"
В осаждённой, пронизанной паникой и страхом перед наступающими немцами Москве, начались анархия, мародёрство, бандитизм. Порядок восстановили к 19 октября силовыми методами, в том числе и расстрелами…
Военный врач Казаков писал жене : "16-го там была невероятная паника. Распустили слух, что через два дня немец будет в Москве. "Ответственные" захватили своё имущество, казённые деньги и машины и смылись из Москвы. Многие фабрики остались без руководства и без денег. Часть этих сволочей перехватали и расстреляли, но, несомненно, многие улизнут. По дороге мы видели несколько машин. Легковых, до отказа набитых всякими домашними вещами. Мне очень хочется знать, какой вывод из всего этого сделает наше правительство".
А вот что писал об этих событиях советский писатель Ларский: " стоял у шоссе, которое когда-то называлось Владимирским трактом. По знаменитой Владимирке ...теперь революционеры-большевики сами бежали на восток — из Москвы. В потоке машин, несшемся от Заставы Ильича, я видел заграничные лимузины с "кремлёвскими" сигнальными рожками: это удирало Большое Партийное начальство! По машинам я сразу определял, какое начальство драпает: самое высокое — в заграничных, пониже — в наших"эмках", более мелкое — в старых "газиках", самое мелкое — в автобусах, в машинах скорой помощи,"Мясо", "Хлеб", "Московские котлеты", в "чёрных воронках", в грузовиках, в пожарных машинах…
А рядовые партийцы бежали пешком по тротуарам, обочинам и трамвайным путям, таща чемоданы, узлы, авоськи и увлекая личным примером беспартийных… В потоке беженцев уже все смешалось: люди, автомобили, телеги, тракторы, коровы — стада из пригородных колхозов гнали!.. В три часа на мосту произошел затор. Вместо того чтобы спихнуть с моста застрявшие грузовики и ликвидировать пробку, все первым делом бросались захватывать в них места. Форменный бой шел: те, кто сидел на грузовиках, отчаянно отбивались от нападавших, били их чемоданами прямо по головам…
Атакующие лезли друг на друга, врывались в кузова и выбрасывали оттуда оборонявшихся, как мешки с картошкой. Но только захватчики успевали усесться, только машины пытались тронуться, как на них снова бросалась следующая волна… Ей богу, попав впоследствии на фронт, я такого отчаянного массового героизма не наблюдал…"
В осаждённой, пронизанной паникой и страхом перед наступающими немцами Москве, начались анархия, мародёрство, бандитизм. Порядок восстановили к 19 октября силовыми методами, в том числе и расстрелами…
Текст: Анастасия Кондратьева, Александр Адерихин
Фото: Александр Подгорчук, Александр Матвеев
Видео: КлопсVideo Production
Вёрстка и дизайн: Александр Скачко
Фото: Александр Подгорчук, Александр Матвеев
Видео: КлопсVideo Production
Вёрстка и дизайн: Александр Скачко
На главную